Неточные совпадения
Меня поражало уже то, что я не мог в нем
открыть страсти ни к еде, ни к
вину, ни к охоте, ни к курским соловьям, ни к голубям, страдающим падучей болезнью, ни к русской литературе, ни к иноходцам, ни к венгеркам, ни к карточной и биллиардной игре, ни к танцевальным вечерам, ни к поездкам в губернские и столичные города, ни к бумажным фабрикам и свеклосахарным заводам, ни к раскрашенным беседкам, ни к чаю, ни к доведенным до разврата пристяжным, ни даже к толстым кучерам, подпоясанным под самыми мышками, к тем великолепным кучерам, у которых, бог знает почему, от каждого движения шеи глаза косятся и лезут вон…
Были у водочника Петра Смирнова два приказчика — Карзин и Богатырев. Отошли от него и
открыли свой винный погреб в Златоустинском переулке, стали разливать свои
вина, — конечно, мерзость.
Вина эти не шли. Фирма собиралась уже прогореть, но, на счастье, пришел к ним однажды оборванец и предложил некоторый проект, а когда еще показал им свой паспорт, то оба в восторг пришли: в паспорте значилось — мещанин Цезарь Депре…
Шашлыки надолго прекратились, пока в восьмидесятых — девяностых годах в Черкасском переулке, как раз над трактиром «Арсентьича», кавказец Сулханов не
открыл без всякого патента при своей квартире кавказскую столовую с шашлыками и — тоже тайно — с кахетинскими
винами, специально для приезжих кавказцев.
— И как еще тяготился-то! Очень-очень скучал! Представь только себе: в то время вольную продажу
вина вдруг
открыли — всем ведь залоги понадобились! Давали под бумаги восемь и десять процентов, а по купонам получка — само по себе. Ты сочти: если б руки-то у него были развязаны — ведь это пятнадцать, а уж бедно-бедно тринадцать процентов на рубль он получал бы!
— Скоро, пожалуй, и настоящее заведенье
откроешь, ученика возьмешь, — поощрял его Поваляев, — нашему брату и в Москву обшиваться ездить не придется — свой портной будет! А все-таки, друг любезный, елей и
вино разрешить нужно — тогда во всей форме мастеровой сделаешься!
Прежде всех
открыл на постоялом дворе продажу
вина распивочно и навынос, думал: теперь-то мужички загуляют!
Но, к счастью, ежели
вино открывало неистощимые родники болей в этих замученных сердцах, то оно же и умиротворяло их.
Он был, по их речам, и страшен и злонравен. И, верно, Душенька с чудовищем жила. Советы скромности в сей час она забыла, Сестры ли в том
виной, судьба ли то, иль рок, Иль Душенькин то был порок, Она, вздохнув, сестрам
открыла, Что только тень одну в супружестве любила,
Открыла, как и где приходит тень на срок, И происшествия подробно рассказала, Но только лишь сказать не знала, Каков и кто ее супруг, Колдун, иль змей, иль бог, иль дух.
А вокруг яслей — арабы в белых бурнусах уже успели
открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют
вином, женщины, с кувшинами на плечах, идут к источнику за водою, крестьянин ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца — толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют дети.
— Раз почти, следовательно, контроль на месте, — заметил Поп. — Я ужаснулся, когда вы налили себе целую купель этого
вина, но ничего не сказал, так как не видел еще вас в единоборстве с напитками. Знаете, сколько этому
вину лет? Сорок восемь, а вы обошлись с ним как с водой. Ну, Санди, я теперь буду вам
открывать секреты.
Старуха вскочила, хотела бежать, но вдруг крепко закружилась голова, и она упала. Ледяная дорожка обмокла, была скользкая, и старуха никак не могла подняться: вертелась, приподнималась на локтях и коленях и снова валилась на бок. Черный платок сполз с головы,
открыв на затылке лысинку среди грязно-седых волос; и почему-то чудилось ей, что она пирует на свадьбе: женят сына, и она выпила
вина и захмелела сильно.
Артамонов
открыл глаза, приподнялся на локтях, глядя в дверь, заткнутую двумя чёрными фигурами. Внезапно ему вспомнилось, что он всю жизнь думал о том, кто виноват пред ним, по чьей
вине жизнь его была так тяжело запутана, насыщена каким-то обманом. И вот сейчас всё это стало ясно.
Потому что они должны
открыть в себе слабую сторону какою-нибудь ошибкою, находящеюся в связи с их сильными сторонами, и погибать чрез эту слабую сторону; страдание главного субъекта, как обратная сторона его поступка, истекает силою оскорбленного нравственного порядка из самой
вины.
Молчанием своим
Усобице
откроешь ты затворы,
Тьма бед, царица, по твоей
вине,
Падет на Русь!
— Ну да, показалось. Вы, баря, все не верите; больно уж умны! Не пьяному показалось: у меня втепоры не то что
вина, куска во рту не бывало. Смотрю, голова, и вижу. «Видишь ли?» — говорит он мне. «Вижу, говорю, дедушка». — «Ну, брат, ладно, говорит, что на меня наскочил. Твой лихой человек себя на сорока травах заговорил, никто бы тебе, окромя меня, не
открыл бы его».
(Иван вошёл в столовую, заложил руки за спину, посмотрел на часы и погрозил им пальцем.
Открыл буфет, налил
вина, выпил, покачал головой и, расправляя усы, заглянул в гостиную.)
На туалетном столике доктора Шевырева она давно
открыла флакон с теми духами, осторожно надушила свой платок, берегла его, как драгоценность, и упивалась его запахом, как пьяница запахом
вина.
(Вдруг
открывая лицо, хватая бокал и обращаясь к Блинкову.) Налейте мне
вина и всем налейте!
— Кабак в своем месте
открыл бы, — сказал он. — Чего лучше? Спокой!.. А народ у нас к
вину наваженный…
А хоть в бреду, безгрешен этот бред!
Несчастию не я теперь
виною,
И говорить о нем уже не след, —
Умру и тайны этой не
открою.
Тут маменька виновница всех бед:
Распорядиться ей хотелось мною.
Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. —
Я влюблена давно!» — «В кого?» — «В тебя...
Начав, как я сказал выше, с того, что возвел Nathalie Волосатину в сан богини, я просил у нее прощения в том, что огорчил ее моею невоспитанностью, — и далее пространно описывал ей мое душевное состояние и объяснял причины, от которых оно произошло, то есть я выисповедался, что пил
вино и вообще пал; но однако, по счастию, я еще как-то удержался — и, скорбя о своем падении, ничего не
открыл насчет королевецких ярмарочных дам под шатрами, а объяснил ужас и низость своего падения экивоками.
Нам священника Лавра жена
открыла, что Бутович приезжал к ним ночью, вошел через окно, и, вынув саблю, принуждал его подписаться на холеру и в Ильин день отравить всех
вином; да вот в 1-й поселенской роте нашли в колодце записку Савурского, сколько в него положено яду; да и писарь Штоц признался, что и весь провиант в магазине отравлен, — то мы просим вас, если вы что знаете,
открыть нам о таком умысле и сказать: в каких колодцах брошен яд?
— Мы можем поехать в Петербург,
открыть свое дело и зажить припеваючи… — набравшись храбрости от выпитого
вина, продолжал он бесить ее.
Прошло два и три года. Дело у Праши приняло значительные размеры, и жилось им всем хорошо: стирали и «салфеточное» и всякое другое белье уже на несколько гостиниц, и все ими были довольны. Особенно славилась их блестящая выводка пятен «без фимии». Секрета своего против пятен красного
вина Праша никому не
открывала. Он, очевидно, был очень важен, хотя, по ее словам, он состоял «из самых последних пустяков».
— Прости меня, — говорит, — мое серденько, мое милое да несчастливое, — заговорила она до Саввы, — носила я в своем сердце твою тайную причину, а свою
вину больше як тридцать лет и боялась не только наяву ее никому не сказать, но шчоб и во сне не сбредила, и оттого столько лет и на дух не шла, ну а теперь, когда всевышнему предстать нужно, — все
открыла.